ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ

В том кафе основной приток посетителей намечался обычно под вечер; заведение толком еще не проснулось, когда мы вошли: казались сонными ненакрытые столики, половина которых была отодвинута вместе со стульями к стене, отчего зал как будто потягивался, и даже светловолосая официантка, сидевшая в ярких лучах солнца в самом углу, выглядела отголоском красивого сновидения, что вот-вот окончательно смоет течением буднего дня.

— Чорский и компаньоны! – громко представился Стасик.

Они с пареньком выбрали столик возле большего окна, а я был вынужден выйти на улицу, чтобы ответить на звонок. Звонил наш уважаемый начальник. Владельцу конторы было страсть как интересно, куда это мы со Стасиком подевались, и я ему честно сказал, что мы помогаем его драгоценному племяннику отвезти документ. Нашего капитана очень обеспокоили мои слова, он укорил себя за то, что оставил паренька в первый же день одного. Еще его удивило, что мы до сих не доставили нашу посылку.

Я говорил с владельцем конторы не дольше пяти минут, но Стасику хватило и этого срока, чтобы устроить небольшой инцидент. Когда я вернулся в кафе, курьер выглядел очень нервным. Он ерзал на месте и то и дело поглядывал на дверь, предназначенную для персонала; официантка при этом куда-то исчезла.

— Надо уходить, — сказал мне курьер, — Станислав схватил официантку за задницу.

— А она что? — спросил я, присаживаясь.

— Вскрикнула и убежала за ту дверь.

— Очень хорошо, что она не дала мне пощечину, — сказал мой добрый товарищ с видом эксперта, — для судьи это будет знаком того, что официантка сама провоцировала.

— Что-то не было похоже на то, что она провоцировала, — продолжал беспокоиться курьер, обращаясь ко мне, — официантка просто подошла с телефоном в руках, а Станислав спросил, с кем она переписывается, и вдруг шлепнул ее прямо по заду.

Стасик быстро изменил версию:

— Конечно же, я хватал ее ненамеренно. Видите ли, у меня в рукаве спрятан букет из набора волшебника, который мне на новый год подарил старший брат. Я сам о таком его попросил. У меня там много всяких интересных штук, большинство из которых я стараюсь всюду носить с собой, ведь никогда не знаешь, когда они пригодятся. В общем, когда ты вышел ответить на звонок, мы с нашим юным коллегой поспорили, что я за минуту уговорю официантку сесть за наш столик. Мой план был в том, чтобы сперва ее удивить этим потрясающим фокусом, но все посыпалось уже на первом этапе. Не моя вина, что она так вертелась и столь неудачно попалась под мою ладонь именно в тот момент, когда я выбросил руку, извлекая букет. К слову, из-за технических неполадок, спор отменяется.

— Да я и не спорил, — расстроено проговорил паренек.

— И все-таки подозрительно, что она отказалась показывать свою переписку, — добавил Стасик, поглаживая подбородок, — я, конечно, спрашивал ее не всерьез, просто чтобы разговор завести, но все же… Сейчас, когда над нами сгустились тучи наркоторговли и терроризма, самое время отказаться от такой роскоши как конфиденциальность. Не важно, что я не из спецслужб. Я добросовестный гражданин, разве этого недостаточно? Какие у нее могут быть секреты от своего соотечественника? Я, между прочим, сразу представился, как только вошел, хотя меня об этом никто не просил. И не будь мой брат депутатом, не будь моя семья, скажем так, вне подозрений, то я бы спокойно показывал все свои переписки любому желающему – у меня их, правда, отродясь не было. В жизни никому писем не писал, если не считать анонимок с угрозами. Впрочем, их сложно назвать анонимками, ведь я их всегда подписывал, хотя и составлял из журнальных вырезок, поскольку в кино угрожающие послания оформляют именно так. Но раз там, откуда я родом, принято все говорить в лицо, то я также добавлял свое имя в конце… Нет, что ни говори, а все-таки подозрительно это все…

— И где же этот твой волшебный букет? Как он уместился у тебя в рукаве? – прервал я ход его размышлений.

— Да он лежит в особой трубке из пластика, сейчас покажу.

Не снимая пиджак, Стасик полез левой рукой в рукав правой. Искать таким способом ему было, само собой, неудобно и оттого он стал раздражаться. С минуту подергавшись, словно умалишенный в смирительной рубашке, Стасик в итоге оставил попытки достать злосчастный букет.

— Ну его к черту, где-то, падла, застрял, — пояснил он, тяжело дыша.

Букет мой бесценный товарищ так и не предъявил, однако, отвлечь паренька у него получилось. Курьер вернулся к теме романтики:

— Вообще, задумка была интересная. В моем городе со мной по соседству жил парень, который ухаживал за одной девушкой и тоже постоянно ее удивлял всякими разными штуками. Как-то он даже арендовал целый рекламный щит у дороги, чтобы разместить на нем ее фотографию. Ну, и добавил туда слова от себя. Так, эта девушка заявила, что он нарочно выбрал ее самое неудачное фото и стала гулять с другим. А мой сосед от обиды решил сбить ее на машине, но промахнулся и врезался в столб…

— В тот самый столб с фотографией? – спросил Стасик.

— Нет, в другой.

— Надо было прямо в тот. Я бы подстроил все так, что щит упал бы на девушку и мы умерли бы в один день.

— Сосед мой не умер, только получил сотрясение мозга. И ему дали условный срок – считай, повезло.

Я сказал пареньку, что мне еще не доводилось слышать о больших страстях, а Стасик на мое замечание только презрительно усмехнулся.

— Разве это страсти? – спросил он, хитро прищурившись, – вот вы когда-нибудь дрались за девушку на рапирах? Я да. Марат подтвердит: в университете я посещал секцию фехтования и притом весьма успешно: мне довелось выиграть множество ценных призов на самых разных соревнованиях. Эту же секцию посещал один парень с параллельного курса, и вот я из ревности страшно его невзлюбил… Нет, ревновал я вовсе не его, а к нему. В общем, я стал всячески его задевать, но выходило как-то все безуспешно. Сначала я долгое время изгалялся над фамилией моего оппонента, прямо как Лермонтов, но вся беда была в том, что она у него совсем не смешная – Морозов. Я пытался едко острить, а тот только смеялся. Как видите, редкостный был идиот. В конце концов я не выдержал и помочился в его шкафчик у нас в раздевалке… Не выдержал, в смысле, морально, а не физически. Само собой, в тот момент я был в силах успеть в туалет. Я сделал это нарочно, чтобы задеть того парня. А не выдержал я из-за того, что он оставил свой шкафчик открытым, и я увидел на дверце послание от нее, от моей врагини, от властительницы моих дум. Большая открытка, сделанная ее прелестными ручками, на которой, фломастерами разных цветов, были аккуратно выведены слова, столь милые для него и губительные для меня… Вот я и не удержался. Тот подскочил злой, как черт, а я ему говорю, дескать, извиняюсь, вышла роковая ошибка, спутал его шкафчик с уборной, ведь в нашем сортире полно таких надписей, как на этой открытке, что приклеена к дверце – вот я и спутал. Он хоть и был последним кретином, но моим словам не поверил, впрочем, я и не пытался его по-настоящему убедить: это я его так провоцировал, в стиле Лермонтова. В общем, полез он на меня с кулаками, а я его остановил и предложил дуэль на рапирах, причем на боевых, без страховки. Так сказать, до последней капли крови или хотя бы до первой. Он принял мой вызов и взялся отмывать оскверненный мной шкафчик, что делать за него я наотрез отказался. Кстати, не сомневаюсь, если бы я довел его иным способом, не таким дерзким, то уже через час он бы остыл и раздумал выяснять отношения на настоящих рапирах, но поскольку ему весь этот час пришлось драить свой шкафчик, то это неблагородное занятие успешно поддерживало пламя его возмущения, и на бой он явился все таким же взбешенным. К моему сожалению, тот студент выступил против того, чтобы наша дуэль получила огласку. Соответственно, кроме двух секундантов других зрителей не было, хотя лично мне очень хотелось собрать вокруг нас как можно больше народа. С другой стороны, про нашу смертельно-опасную затею тогда бы точно узнали те, кому знать не следует, и нас бы тут же отчислили, так что я согласился на это условие. Бой проходил прямо за корпусом, где расположена секция, возле мусорных баков – там было потише. Еще мы мудро выбрали такое время, когда все сидели на парах. В общем, мы прибыли. Каждый со своим верным товарищем в качестве секунданта. Моим секундантом, к слову, был не Марат, а один странный юноша с первого курса. Я на Марата был зол в тот период: он в очередной раз меня предал. Не помню, впрочем, как именно… — Стасик с минуту молчал, то ли пытаясь вспомнить подробности моего предательства, то ли собираясь с мыслями, после чего меланхолично продолжил, — шел холодный, осенний дождь, которому не было суждено охладить наши пылающие гневом сердца. Мы были облачены в белые костюмы для фехтования, но без защитных масок. И каждый из нас был твердо готов окрасить эти чудные, белые ткани в алый цвет. Не затягивая с приветствиями, мы скрестили наши рапиры. Как же яростно лязгала сталь: так скрежещет зубами Арес в предвкушении кровавого пира, так Цербер радостно рвется с цепи при виде хозяина – мрачного бога царства теней. Ливень усиливался, как будто нарочно сковывая наши движения, будто пытаясь ослабить удары, которыми мы так щедро осыпали друг друга. Мы размахивали рапирами с такой скоростью, что наша одежда оставалась сухой, как и участок асфальта под нами. Лезвия отбивали в стороны капли, справляясь с ними получше всяких зонтов… Вдруг я пропустил резкий выпад и мою голову пронзила острая боль. Я почувствовал, как что-то горячее стекает по моей левой скуле на шею и подбородок. Оказалось, что мне отсекли мочку уха, вот, посмотри… Но боль утроила мои силы. Я нанес ответный удар, вложив в него всю свою мощь, и он достиг своей цели: противник мой вскрикнул и схватился за бок. Выронив оружие, он припал на колено. Он был в крови… Опередив его секунданта, я первым подхватил на руки своего бывшего врага, ставшего мне вдруг таким близким и родным. Наша кровь, наши слезы смешались с дождем, грянул гром, который не смог заглушить моих воплей: «Не умирай! Не умирай!» — отчаянно умолял я его…

— Так ты что, его убил? – спросил курьер, заметно побледнев.

— Он выжил. Если это можно назвать теперь жизнью… Он работает журналистом на одном телеканале, — ответил Стасик, махнув рукой, а затем с невероятным пафосом добавил, — если тебе довелось обнимать своего раненного друга, умоляя его не умирать, то ты многое знаешь о жизни…

— Ты так говоришь, как будто не ты его ранил, — заметил я, но Стасик на это ничего не ответил, лишь устремил задумчивый взгляд за окно.

Для справки, такой случай действительно имел место быть. Стасик и правда устроил дуэль на рапирах. Вот только никто никого не обнимал и «Не умирай! Не умирай!» не кричал. Да и дождя в тот день вроде не было. Но мочку уха мой добрый товарищ потерял именно в той страшной битве, а вовсе не в очередной автоаварии, как все сперва думали, замечая этот благородный шрам. Что до ранения, нанесенного им своему оппоненту, то оно не было таким уж смертельным; по правде говоря, получилась царапина, пусть и довольно длинная, на боку. Этой крови секундантам оказалось достаточно, чтобы разумно остановить поединок. Надо отдать должное и сопернику Стасика: он был явно не из пугливых, раз вышел против человека, который, в своем безумии, напрочь был лишен страха перед смертью и уж тем более перед ранами – если судить по тому, с каким удовольствием он всем показывал свое левое ухо, рассказывая про тот бой, то возможно, именно к получению ран он и стремился, устраивая эту дуэль; в конце концов, без шрамов не было бы и доказательств. Орудовать шпагой Стасику удавалось весьма хорошо и не исключено, что он мог бы легко отразить тот опасный удар, но, шутки ради, не захотел. Стремился ли Стасик по той же веской причине убить своего оппонента, тут уж известно одному лишь ему. Впрочем, всерьез он бы все равно никогда не ответил.

Историей Стасика явно заслушался и менеджер заведения. Обернувшись, я увидел, как он осторожно выглядывал из той самой двери, за которой, со слов паренька, скрылась оскорбленная официантка. Поймав мой взгляд, молодой человек сразу же растворился в проеме. Вероятно, он никак не решался выгнать нас самостоятельно. Сказ Стасика о кровавой резне мог кого угодно сбить с толку.

— Помню, в седьмом классе меня тоже вызвали после школы драться один на один, — молвил курьер, — но я не пошел. А потом я узнал, что и тот, кто меня вызвал, тоже не стал приходить.

— Твоя история, — сказал я, — понравилась мне даже больше. Во-первых, она гораздо короче, а время нужно ценить. Во-вторых, она менее напряженная, а я не очень люблю щекотать себе нервы – у меня от этого скачет давление и начинает болеть голова. И что самое главное, в ней есть мораль: на горячую голову можно много чего другому наговорить, но никогда не поздно одуматься – на то мы и люди.

— Может, так оно и есть, — откликнулся Стасик, — я даже готов поднять тост, но куда подевалась эта чертова официантка? Будут у нас принимать заказ или нет?

Мы напомнили Стасику о недавнем столкновении между его ладонью и столь неудачно подвернувшимся под нее задом той девушки; столкновения, из-за которого, по нашему твердому мнению, нас здесь обслуживать больше не будут. Стасик, конечно же, немного повозмущался и даже пообещал оставить заведению отрицательный отзыв, но что-либо изменить он уже был не в силах, а потому наша троица направилась к выходу.

У самых дверей мы повстречались с двумя полицейскими. Они явно зашли сюда не чаю попить, и Стасика необычайно обрадовало их появление.

— Мои подозрения оправдались, — торжественно объявил он, — все-таки дело нечисто с этим кафе, творится здесь что-то темное… Господа офицеры, могу вас заверить, что в нашем лице вы получите ценных свидетелей, отзывчивее которых еще не видывал свет. А также, если понадобится, а я надеюсь, что понадобится, то и понятых.

Подобная инициативность пришлась полицейским явно по нраву, они даже немного смутились. Но тут все испортил проклятый менеджер заведения: он неожиданно выскочил, прямо как в пьесах, и драматично указав пальцем на Стасика, принялся того обличать, отчего стало понятно, что появление здесь полицейских на самом деле связано с домогательствами к официантке и ни с чем иным. Мы же с курьером не преминули оставить Стасика в столь приятной компании и уверенно продолжить свой путь прямо на улицу; в конце концов, нас же никто не просил задержаться – мы бы там только мешались. Может, нам и хотелось послушать новые оправдания нашего уважаемого коллеги, тем более он посмотрел на своего обвинителя такими глазами, что от него вполне можно было ожидать новой красочной проповеди, но навязываться было бы попросту неприлично. При этом мы ни в коем случае не сбегали, хотя курьер и шепнул мне, что в случае чего он убежит, ибо попадать в полицию ему сейчас никак нельзя. Нет, мы не бросили Стасика в беде. Мы верно дожидались его неподалеку от входа в кафе. Кроме того, мы говорили только о нем, то есть мысленно пребывали с товарищем. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>